Новый год, конечно, следовало бы справлять первого сентября. Так было бы гораздо удобнее для составления бизнес-планов и бухгалтерских отчетов. Если у кого-то есть более серьезные аргументы в пользу сохранения существующего обычая, то я была бы рада их услышать. Мне что-то в голову ничего не приходит.
И еще меня удивляет, что те же самые люди, которые десять лет назад как будто даже совсем не заметили конца тысячелетия и ни словом о нем не обмолвились, теперь только и делают, что твердят о завершении какого-то жалкого десятилетия. Ладно еще люди искусства, те вообще рассеянные, но для политиков и особенно ученых это непростительно. Ведь тысяча – это целых сто раз по десять. Элементарная арифметика, на самом деле. Так нельзя!
Но если уж говорить о десятилетии, то впервые за всю свою жизнь, я бы, пожалуй, отдала предпочтение тому, что произошло за аналогичный период сто лет назад. Все как-то слишком просто и предсказуемо, очень мало по-настоящему утонченного, болезненного, декадентского, особенно для рубежа веков.
И, наконец, фраза года (тысячелетие, как я уже сказала, закончилось десять лет назад, увы.):
вам проще выбросить меня из ленты друзей, но никакого подката не будет, извините.
Так что никакого подката не будет, извините.
мой эстетический идеал
Путем многолетних наблюдений я пришла к выводу. Обычно именно недоделанные, несовершенные и даже откровенно плохие произведения больше всего будят во мне фантазию, поскольку вызывают спонтанное желание что-то в них доделать, завершить и улучшить. Очень часто после знакомства с каким-нибудь дурацким фильмом или книгой я вдруг ловила себя на мысли: " А вот если бы автор в конце добавил всего одну фразу, или же вот тут, в этом месте, сюжет пошел в немного другом направлении, а главным героем стал бы вот тот второстепенный персонаж, вот тогда могло получиться нечто вполне интересное и даже замечательное".
Произведения же близкие к совершенству, наоборот, как правило, не рождают во мне практически никаких мыслей и оставляют безучастной. Нет, я понимаю их достоинства и ценю труд их создателей, но в них и так все на месте, в полном порядке, поэтому мое участие в их судьбе совсем не требуется. Они вполне способны обойтись без меня.
Встречаются, правда, случаи и такого редкого идиотизма, который не пробуждает во мне никаких мыслей и чувств. Самый яркий пример -- "Я помню чудное мгновение" Пушкина. Абсолютно пустое и бессмысленное стихотворение, которое, между тем, почему-то совсем не хочется исправлять и улучшать. Не случайно ведь в свое время его почти официально и практически на всех уровнях признали совершенным. Да и сейчас оно по-прежнему для большинства читателей таковым является. А что с ним еще делать? Лично меня это совсем не удивляет.
Стоит ли говорить, что это стихотворение всегда оставляло меня равнодушной. Правда, на одну мысль оно меня все-таки наводит. Как образец совершенного и не нуждающегося в поправках убожества оно невольно заставляет меня думать о возможности создания чего-то такого, что стало бы его полной противоположностью, то есть о возможности произведения воистину великого, которое бы, тем не менее, пробуждало в том, кто с ним соприкоснется, целую бурю мыслей и чувств по его… ухудшению. Нетрудно догадаться, что таким произведением могло бы стать только нечто совершенно прекрасное в своей незавершенности и незаконченности, и каждый шаг по его усовершенствованию невольно нарушал бы установившуюся зыбкую гармонию. Таким образом, еще прекрасней его мог бы сделать только тот, кто придал бы ему еще большую незавершенность и незаконченность. Понятно, что столь ускользающий от определения феномен был бы доступен пониманию крайне немногочисленной группы избранных умов, тогда как всем остальным оно казалось бы жутким, небрежно сделанным и нуждающимся в бесконечных поправках и доработках. Настолько значительных, что никто из них никогда не посмел бы публично даже заикнуться, что в нем ему могло хоть что-то понравиться и быть близким не только по форме, но и по духу. Таков мой эстетический идеал.
link
